Иван Александрович Ильин - Что есть оптимизм?

Вот что необходимо современному человечеству, — как воздух, как вода и огонь — это здоровый, творческий опти­мизм. Мы стоим на пороге новой эпохи, нам нужны новые, творческие идеи; мы должны смотреть сразу вглубь и вдаль; мы должны хотеть верного и притом желать силь­ною волею; и в довершение всего — мы должны верить, что грядущее обновление нам удастся. Мы должны при­ступить к разрешению предстоящих задач с достоинством и спокойствием и в то же время в великой, творческой сосредоточенности, ибо от успеха наших трудов зависит дальнейшее развитие мировой истории. Во всех областях жизни от нас потребуются огромные усилия, ибо дело идет о религиозном, культурном, социальном и политическом обновлении.

И для этого нам необходим духовно-верный оптимизм. Но в жизни встречается и неверный, ложный опти­мизм. Недостаточно быть «в хорошем настроении»; мало «не предвидеть ничего дурного». Легкомысленный весель­чак всегда «в хорошем настроении», а близорукий и наив­ный не предвидит вообще ничего. Мало верить в свои соб­ственные силы и уметь успокаивать других людей; само­надеянность может вредить творческому процессу, и опти­мизм не сводится к «спокойствию» во что бы то ни стало: оптимизм не дается людям от рождения и от здоровья; он приобретается в духовном созревании. Оптимист не пред­видит успех и счастье при всяких условиях: ход истории может обещать в дальнейшем не подъем, а падение, и опти­мист не может закрывать себе на это глаза. И тем не менее он остается оптимистом.

Итак, есть ложный оптимизм и духовно-верный опти­мизм.

Ложный «оптимист» хранит хорошее расположение духа потому, что он человек настроений и предается своим личным, чисто субъективным состояниям. Его «оптимизм» не имеет предметных оснований. Он живет сам по себе, вне глубоких течений истории, вне великих мировых событий. Он «оптимист» только потому, что обладает здоровым, уравновешенным организмом и не страдает от душевной дисгармонии. Его «оптимизм» касается его самого и, мо­жет быть, его личных дел. Но в плане великих свершений он видит мало, а может быть, даже и ничего; а если он в самом деле что-нибудь видит, то он видит смутно и расце­нивает неверно. Перед лицом духовных проблем он поверх­ностен и легкомыслен; он не видит ни их глубины, ни их размаха, а потому легко принимает пустую видимость за подлинную реальность. Вот почему он не видит ни лучей, ни знамений Божиих. И потому его «оптимизм» — физиологи­чески объясним и душевно мотивирован, но предметно и метафизически не обоснован; и ответственности за него он не принимает. Его «оптимизм» есть проявление личной меч­тательности или даже заносчивости; он может привести к сущим нелепостям; и его уверенные разглагольство­вания имеют веса не больше, чем стрекотание кузнечика...

Совсем иначе обстоит в душе настоящего оптимиста. Прежде всего его оптимизм не относится к повседневному быту со всеми его сплетениями, закоулками и пыльными мелочами, со всею его жестокостью и порочностью: еже­дневная жизнь может взвалить на нас еще страшные бре­мена, лишения и страдания, но это нисколько не влияет на его оптимизм, ибо он смотрит на эти испытания, как на подготовительные ступени к избавлению. Он имеет в виду духовную проблематику человечества, судьбу мира и знает, что эта судьба ведется и определяется самим Богом и что поэтому она развертывается как великая и живая творческая драма. Вот истинный и глубочайший источник его оптимизма: он знает, что мир пребывает в Руке Божией, и старается верно постигнуть творческую деятель­ность этой Руки; и не только — понять ее, но добровольно поставить себя, в качестве свободного деятеля, в распоря­жение этой высокой и благостной Руки («да будет воля Твоя»). Он желает «содействовать» Божьему делу и плану, он стремится служить и вести, внимать и совершать: он желает того, что соответствует воле Божией, Его за­мыслу, Его идее... Он видит, что в мире слагается и растет некая Божия ткань, живая ткань Царствия Божия; он заранее предвосхищает зрелище этой ткани и радуется при мысли, что и ему удастся войти в нее живою нитью.

Это означает, что его оптимизм относится не столько к человеческим делам, сколько к Божьему Делу. Он верит в светлое будущее, в приближающееся Царство потому, что оно не может не настать, ибо оно осуществляется Бо­гом. А его главная задача состоит в том, чтобы верно по­стигнуть отведенное ему самому место и верно исполнить предназначенное ему самому служение.

Узнав свое место в замысле Божием и найдя свое вер­ное служение, он стремится наилучше осуществить свое призвание — исполнить свой «оптимизм»; и если он знает, что это делает, тогда на него нисходит спокойная жизне­радостность и духовный оптимизм. Он верит в свое призва­ние и в свое Дело. Он расценивает себя, как нить в Божией Руке; он знает, что эта нить вплетается в Божию ткань мира, и чувствует через это свою богохранимость. С мо­литвою идет он навстречу неизбежным опасностям жизни и спокойно «наступает на Аспида и на Василиска»⁴¹, «на змия и скорпия» — и остается невредимым; и потому ис­поведует вместе с Сократом, что Божьему слуге не может приключиться зла⁴³...

Это означает, что настоящий оптимист никогда не пе­реоценивает своих личных сил. Он есть не более, чем одна из земных нитей в Руке великого Творца жизни, и эта зем­ная нить может быть в любой миг оборвана. Но пока она живет на земле, она желает крепиться и верно служить. Та­кого человека движет воля к верности и победе. И там, где пессимизм совсем выключает волю и растеривается перед лицом событий; где ложный оптимист предается своим настроениям и не справляется с затруднениями, — там настоящий оптимист справляется со всякой задачей. Трез­во и зорко следит он за событиями, не поддаваясь страху и не преувеличивая опасность; и чем вернее он видит дей­ствительность, тем лучше он понимает, какая сила воли и какая выдержка потребуются от него. Он — волевой че­ловек, знающий о своей ведомости и хранимости, пре­данный тому Делу, которому он служит, и питающий струю своей жизненной воли из Божественного источника.

Воля же есть замечательная и таинственная сила, которая всегда может стать еще более мощной и упорной, чем это кажется с виду. Воля настоящего оптимиста есть дар силы или искусство самоусиления, живая бесконеч­ность усилий — столь давно и безнадежно искомое «духов­ное perpetuum mobile»...

Настоящий оптимист видит современный ему ход исто­рии, созерцает его сущность и смысл в плане Божием и чер­пает свою силу из бесконечного источника воли, преданной Богу и Богом ведомой. Он непоколебимо верит в победу, в победу своего Дела, хотя эта победа казалась временами «его личным поражением», ибо его победа есть победа того Божьего дела, которому он служит на земле. А когда его настигнет утомление или неуверенность, тогда он мо­литвенно взывает к последнему источнику своей воли и своей жизни — к Богу.

И тогда все необходимое посылается ему, и он про­должает свое служение.