Родился в имении Хрущеве Елецкого уезда Орловской губернии в купеческой семье, состояние которой было промотано отцом (“страшный картежник, охотник, лошадник – душа Елецкого купеческого клуба”), оставившим семью без средств к существованию. Потребовалось много сил и труда матери (из староверов) будущего писателя, чтобы постараться воспитать детей в православном духе и дать им образование. В 1883 г. Михаил поступил в Елецкую гимназию, однако из 4-го класса был изгнан "за дерзость" учителю географии В.В. Розанову. Богатый дядя-судовладелец взял мальчика к себе в Сибирь, где Пришвин в 1892 г. закончил Тюменское реальное училище.
С 1893 г. Пришвин – студент Рижского политехникума, где увлекся марксизмом. В воспоминаниях он оставил такую зарисовку о той поре своей молодости: «Когда-то я принадлежал к той интеллигенции, которая летает под звездами с завязанными глазами, и я летал вместе со всеми, пользуясь чужими теориями как крыльями ... Семя марксизма находило теплую влагу в русском студенчестве и прорастало: во главе нашего кружка был эпилептический баран, который нам, мальчишкам, проповедовал не-ученье – "Выучитесь инженерами,– говорил он,– и сядете на шею пролетариата"...». В 1897 г. Пришвин был пойман при переноске нелегальной литературы, провел год в тюрьме и отправился в двухгодичную ссылку в родной Елец. В 1900-1902 гг. учился на агрономическом отделении Лейпцигского университета, по окончании которого работал в Луге земским агрономом, опубликовал несколько статей и книг по специальности.Любовь к литературному труду вскоре заставила Пришвина оставить первую профессию. В 1906 г. он опубликовал свой первый рассказ "Сашок" в журнале "Родник", после чего стал корреспондентом нескольких газет. Интересуясь этнографией и фольклором, Пришвин путешествует по северу (Олонецкая губерния, Лапландия), записывает сказы северян, передавая их в виде путевых очерков (сборники "В краю непуганых птиц", 1907; "За волшебным колобком", 1908). За эти очерки Пришвин был удостоен звания действительного члена Императорского географического общества и серебряной медали этого Общества. В 1908 г. поездка в Заволжье вылилось в книгу "У стен града невидимого". Путешествия по Крыму и Казахстану дали материал для очерков "Адам и Ева" и "Черный араб".
Пришвин сделался известным в литературных кругах, он близко познакомился с А. Ремизовым, Д. Мережковским, З. Гиппиус, Вяч. Ивановым, А. Блоком и всей религиозно-декадентской богемой, посещал их встречи, а также с социалистами Р. Ивановым-Разумником, М. Горьким. Влияние первых сказалось и в том, что в октябре 1908 г. Пришвин стал членом петербургского "Религиозно-философского общества". В издательстве "Знание" вышло первое собрание сочинений Пришвина в трех томах (1912-1914). В годы Первой мiровой войны Пришвин показал себя горячим патриотом и работал военным корреспондентом для многих газет ("Биржевые ведомости", "Речь", "Русские ведомости"), едва не попал в плен, видел и описал много жестокостей австрийцев и немцев по отношению к русским.
Февральскую революцию Пришвин встретил с опаскою, хотя и не был монархистом. Определенная контрреволюционность Пришвина в 1917 г. была позже отмечена в "Истории русской советской литературы": «Лето 1917 года застает Пришвина ищущим, но не нашедшим»... В своем дневнике Пришвин точно показал, чем кончился демократический эксперимент над деревней летом 1917 г. и какие разрушительные силы освободило из под государственного контроля Временное правительство. Еще более он был настроен против большевиков: «Ураганом промчались по нашей местности речи людей, которые называли себя большевиками и плели всякий вздор, призывая наших мирных крестьян к захватам, насилиям, немедленному дележу земли, значит, к немедленной резне деревень между собой. Потом одумались крестьяне и вчера постановили на сходе: "Бить их, ежели они опять тут покажутся"...». Описание революции в дневнике Пришвина очень напоминает "Окаянные дни" Бунина со столь же горьким описанием безчинств распоясавшегося и расхристанного русского народа...
В начале января 1918 г. Пришвин как редактор литературного отдела газеты партии правых эсеров “Воля народа” был вторично в своей жизни арестован (выпустили через две недели). Тем не менее Пришвин статьей "Большевик из балаганчика" вступает в публичную полемику с А. Блоком и его восторженной оценкой "музыки революции". Однако при большевиках публиковать откровенные оценки происходящего стало опасно, как и надеяться на честный литературный заработок. Весной Пришвин уехал из Петрограда в Елец, где от его имения остался лишь неразграбленный еще дом и где он стал преподавать географию (в той самой гимназии, откуда его когда-то исключили). Осенью 1918 г. обольшевиченные крестьяне изгнали Пришвина из собственного дома, он в конце концов перебирается к семье на Смоленщину (с нелюбимой женой у него были очень неровные отношения).
Преподавательская деятельность долго не продолжилась. В 1923 г., благодаря давним связям с наркомом здравоохранения Семашко, Пришвин переезжает в Москву и в попытке утвердиться в советской литературе как приемлемый "попутчик". Но в 1925 г. в Союзе писателей был устроен разгром прозы Пришвина. Отбиваясь от критических упреков в аполитичности, Пришвин публикует рассказ "Ленин на охоте" (1926) – без пафоса и подобострастия, но и без должной правдивости. Однако своим для большевиков он всё же стать не мог и не хотел, пытаясь такими компромиссами лишь отстоять некоторую свободу "попутчика": в то время для него на первом месте стояла цель сохранить возможность литературного заработка. Жилье в Москве он все же потерял и мыкался во временных пристанищах по Подмосковью.
В эту новую трудную эпоху первая "агрономическая" профессия Пришвина дала о себе знать в новом литературном жанре, который был начат им в новом пристанище – городке Переславль-Залесский на берегу Плещеева озера – написанными там рассказами "Родники Берендея". Любовь Пришвина к природе средней полосы России, увлечение охотой и краеведением выразились в написании множества охотничьих и детских рассказов, которые впоследствии вошли в книгу "Календарь природы" (1935), ставшую знаменитой в советское время. Книгу эту полюбили и дети, и родители за ее спокойствие, напоминание о вечной красоте мiра, что в сущности было свежей отдушиной в сгущавшемся мраке 1930-х годов. В начале 1930-х гг. Пришвин побывал на Дальнем Востоке, в результате появилась талантливая повесть "Жень-шень" (1933). О путешествии по Костромской и Ярославской земле написал в повести "Неодетая весна".
Советские критики постоянно упрекали Пришвина за аполитичность, "эгоистическую философию", "пережитки индивидуалистического мiроощущения, сказывающихся в недооценке значения и силы коллектива", за "внесоциальную трактовке человеческой личности" и за "бегство" в мiр природы вместо дружной борьбы за социализм. Пришвин оправдывался, что познание природы ведет к познанию «друга-человека, составляющего вместе начало общего дела, начало коллектива». В 1933 г. в результате новой поездки на север, теперь уже покрытый большевицкими концлагерями, Пришвин пишет очерки "Отцы и дети (Онего-Беломорский край)" и "Соловки", в которых хотя и не осуждает карательную политику власти, но все же пытается отразить часть правды хотя бы в контрастных зарисовках.
В эти же годы Пришвин, размышляя о смысле творчества, начал писать автобиографический роман "Кащеева цепь", законченный уже к концу жизни. В сказках-былях "Кладовая солнца" (1945) и "Корабельная роща" (1954) Пришвин вновь стремится «искать и открывать в природе прекрасные стороны души человеческой». В последние годы жизни много времени отдавал примечательным дневникам – записям, сделанным на протяжении полувека, в которых он отразил пусть своего творческого и человеческого становления, свою жизненную философию, и которые он считал главным трудом своей жизни (часть из них за 1940-1950-е гг. были опубликованы в книге "Глаза земли", 1957). Трудно, впрочем, понять, зачем Пришвин в этих дневниках, предполагаемых для будущей публикации, столь откровенно выставил напоказ и многие интимные подробности своей жизни... Это в нем, возможно, было непреодоленное наследие декадентского периода? Дневник, конечно, был его личной отдушиной и отражал его разные духовные состояния, падения и подъемы, но многое в нем не украшает православного человека, в том числе и сама подобная откровенность без заметного исповедального оттенка. Похоже, он и свой внутренний мiр описывал как натуралист, глядя на себя со стороны и не стесняясь этого натурализма.
Алексей Варламов, один из современных исследователей творчества Пришвина отмечает: «Пришвинские Дневники вообще так устроены, что при желании из них можно надергать, искусственно подобрать каких угодно цитат и представить Пришвина по вкусу великим борцом с системой, а можно – напротив – конформистом; можно создавать образ писателя-христианина, а можно – пантеиста, язычника или даже богоборца, последовательного реалиста или модерниста, а то и постмодерниста (последняя идея нынче очень модна), патриота или русофоба – многое тут зависит от выбора позиции читателя и исследователя, и поэтому воистину у каждого из нас – свой Пришвин».
В частности: «В его Дневнике часто встречаются записи о христианстве, глубокие и поверхностные, порой кощунственные, порой сочувственные, противоречивые, мятущиеся... Невоцерковленность и неверие в Бога были для Пришвина вещами разными: "Ефросинья Павловна [жена родом из крестьян] прожила со мной 25 лет и все считает “неверующим”, потому что по ее понятию верующим можно назвать при непременном условии исполнения обряда"... И все же, как ни шатало Пришвина по отношению к религии, как ни был он раздражен священниками и их попытками приспособиться к новым условиям, некое условное последнее слово его в этом вопросе было: "Я человек христианской природы"...».
Да, дневники не скрывают личных слабостей автора. И о главной своей политической слабости он откровенно заметил: «Я против существующей власти не иду, потому что мне мешает чувство причастности к ней. В творчестве Чудища, конечно, участие было самое маленькое, безсознательное и состояло скорее в попустительстве, легкомыслии и пр., но все-таки...» – писал он Иванову-Разумнику... Или вот еще такое признание: «Часто приходит в голову, что почему я не приемлю эту власть, ведь я вполне допускаю, что она, такая и никакая другая, сдвинет Русь со своей мертвой точки, я понимаю ее как необходимость. Да, это все так, но все-таки я не приемлю». В сталинских чистках Пришвин видел возмездие свыше людям, которые были причастны к революции: «...это выметают последние остатки тех людей, которые разрушили империю и теперь ждут за это награды... Я физическое место человека люблю – растительность, ландшафт, особенно язык и народ, его творящий. Я за это стою, а не из любви к Сталину. Впрочем, Сталина считаю в высшей степени подходящим ко времени человеком... Мне кажется, мы ... все должны покоряться, смиряться, терпеть, пережить "Сталина": переживем, и он отойдет без революции с нашей стороны».
В одном из писем Пришвин так описал свое положение: «Друг мой, в советской России я, как ласточка, на которую дети накинули мертвую петлю на шею, повесили, но ласточка легкая, не давится, пырхать пырхает, и лететь не летит, и не виснет, как мертвая... ». Можно сказать, что Пришвин видел всю мерзость большевицкой власти, но искал и находил какое-то нравственное оправдание своему приспособленчеству к ней. Нельзя, конечно, требовать от кого бы то ни было непременного "бросания на амбразуры", но нельзя ставить писателю в заслугу и обывательское отсутствие четкого нравственного критерия, которое до сих пор выдается даже за "патриотизм" многими из тех, в той или иной степени служил этой богоборческой власти. Вот такое двойственное отношение Пришвина к ней: полунеприятие (для себя), полуприятие (для окружения, в сменовеховском компромиссном духе) позволило Пришвину все же быть признанным в СССР в роли некоего особого писателя-натуралиста (имевшего "заслуги" еще со времен заключения в царской тюрьме), с которого больше нечего взять и потому приходилось "брать то, что дают". Эта аполитичность, видимо, позволила ему избежать сталинских чисток, под которые попали многие ангажированные "политические" писатели в связи со сменой "политической конъюнктуры".
Пишут о Пришвине, однако, что еще в годы революции он задумал книгу, которой дал символическое название "Цвет и крест". В ней он собрал очерки и статьи, печатавшиеся в периодике, рассказы 1914-1918 гг. и исполненную христианским осмыслением революционных событий повесть "Мiрская чаша" (1919). Пришвин продолжал дорабатывать "Цвет и крест" в 1920-е годы, но понял, что такая книга напечатана в СССР быть не может. Книга эта вышла лишь спустя полвека после его кончины.
Пришвин умер в Москве в возрасте 81 года. При жизни он был награжден двумя советскими орденами, позднее именем Пришвина назвали пик и озеро в районе Кавказского заповедника недалеко от Красной Поляны, мыс возле острова Итуруп на Курильских островах. Ныне в поселке Дунино под Москвой (где жили Пришвины в последние годы) родственниками создан его литературный музей.
Пришвин не мог в СССР откровенно писать об актуальных исторических, политических, духовных вопросах современности, а лгать и выполнять партийные требования к литературе он не желал. В советской литературе Пришвин предпочел оставаться скромным "натуралистом-краеведом", проза которого очень проста, чужда красивости и пышности, близка к народной речи, и в то же время сочетает, с одной стороны, черты притчи или поэтического мифа, а с другой нередко – признаки точной научной статьи. При всех возможных грехах его "безвольного" поведения и творчества и непростом отношении к Церкви, Пришвину удалось воспеть красоту Божией природы и дать людям, по крайней мере в этом, опору попираемого марксизмом вечного нравственного чувства. Этим Пришвин смог остаться любимым русским писателем в советскую эпоху – давая людям чистую отдушину для бегства от марксисткого маразма.
+ + +
Несколько высказываний Пришвина о природе и человеке в ней:
…Для иных природа – это дрова, уголь, руда, или дача, или просто пейзаж. Для меня природа – это среда, из которой, как цветы, выросли все наши человеческие таланты. Есть прекрасные деревья, которые до самых морозов сохраняют листву и после морозов до снежных метелей стоят зеленые. Они чудесны. Так и люди есть, перенесли все на свете, а сами становятся до самой смерти все лучше.
Природа для меня – огонь, вода, ветер, камни, растения, животные – все это части разбитого единого существа. А человек в природе – это разум великого существа, накопляющий силу, чтобы собрать всю природу в единство.
...Потому мы радуемся, попадая в природу, что тут мы приходим в себя.
В природе нам дорого, что жизнь в смысле безсмертия одолевает смерть... Все мы помним, что когда кто из нас влюблен, то, бывало, и все люди на свете хороши. Как может возникнуть идея безсмертия, если все люди смертны? Безсмертие не идея, а самочувствие жизни.
Нужно, чтобы каждый человек нашел для себя лично возможность жить жизнью высшей среди скромной и неизбежной действительности каждого дня.
Здоровье человека не в сердце, не в почках, не в корнях, не в листве или спине. Конечно, слов нет, хорошо человеку, если у него все это тоже здорово, как у быков. Но самая суть чисто человеческого здоровья – это когда его неудержимо тянет сказать что-то хорошее другому человеку, как будто это даже закон: раз мне – то должно быть и всем хорошо!
Правда – это значит победа совести в человеке.
Неверие в человеке – есть несчастье, есть болезнь роковая.
Самое трудное в деле искусства слова – это сделаться судьей самого себя.
В дневнике Пришвина есть такая запись от 13 марта 1921 г.:
«Еловский старик рассказывал:
– Чем всё это кончится? Вот и Ленин, сказывают, ходил спрашивать ворожею: "Чем, – говорит, – это кончится?" – "Молот-серп, – сказала ворожея, – читай наоборот". Ленин прочитал, и вышло, что кончится царизмом.
– Престолом, – прочитали мы.
– Ну, престолом, все равно.
– Так, стало быть, царя хотят.
– Ну, царя не царя, а президента.
– А как же престолом-то?
– Что же, а разве у президента не будет престола?..».
В числе источников использована обширная работа Алексея Варламова "Пришвин, или Гений жизни":
http://magazines.russ.ru/october/2002/1/var.html
http://magazines.russ.ru/october/2002/2/var.html
Постоянный адрес данной страницы: http://www.rusidea.org/?a=25011612
Комментариев нет:
Отправить комментарий