Л.Н. МИТРОХИН
Читать в Google Reader
Все — это отрезки гражданской истории России. Но, как мы не раз убеждались, серьезные сдвиги в социально-политической сфере неизменно оказывали воздействие на религий и церковь — не только на положение и характер деятельности христианских объединений, но и на содержание, пафос религиозных проповедей, на особенности связи их содержания с массовым сознанием, на социальный состав протестантских сообществ и т.д.
Особенно наглядно эта связь проявлялась при диктаторском режиме, который бесцеремонно вмешивался в повседневную жизнь религиозных объединений. Разумеется, между указанными периодами невозможно провести абсолютную границу: каждый из них сохранял преемственность с прежним, прямо или, напротив, в “перевернутом” виде наследуя установившиеся традиции и порядки. Причина проста. Все эти годы сохранялась твердокаменная убежденность большевистских лидеров в хронической враждебности всякой религии делу коммунистического строительства и, отсюда, программная установка на ее скорейшую (“научную”) и полную ликвидацию. Формы проведения такой стратегии менялись, а порой, под влиянием политической конъюнктуры, давление на церковь ослабевало идаже создавалось впечатление, будто власти внимательно “прислушиваются” к нуждам верующих. Проходило, однако, некоторое время — и все возвращалось на круги свои.
Так было, например, в 1943 году, когда в ответ на робкие предложения православных иерархов Сталин распорядился “большевистскими темпами” провести Поместный собор, восстановить патриаршество и создать более или менее сносные условия для функционирования церкви, одновременно поставив под жесткий контроль всю ее повседневную деятельность. Подобные приступы имперского самоуправства, подкрепляемые ретивостью “компетентных” органов, каждый раз тяжело отзывались и на положении баптистских общин, часто ставя руководителей церкви в невыносимые условия.
Далее, на каждом шагу ощущается неразработанность многих ключевых моментов этой темы. Сложилось странное положение. В библиотечных каталогах рубрики “сектанты”, “баптизм” ломятся от обилия публикаций. О том, что до 40-х годов они носили явно тенденциозный характер, подробно говорилось в историографической главе. Мало что изменилось и позже, когда эти темы стали весьма “диссертабельными”. Конечно, среди авторов было немало способных исследователей и просто порядочных, совестливых людей. Но они, как правило, были лишены какой-либо серьезной религиоведческой школы, были незнакомы с уровнем зарубежных религиозно-философских работ, не знали многих “закрытых” документов и архивов. К тому же многие искренне разделяли установки “воинствующего атеизма” (в этом нет ничего странного или предосудительного), не подозревая о его мрачной политико-прагматической подоплеке. А если кто-то и пытался выйти за рамки, предписанные казенным безбожием, например высказать симпатии к евангельским нравственным предписаниям или атмосфере взаимопомощи и человеколюбия, царившей в баптистских общинах, то на стадии публикации тексты безжалостно вымарывались бдительными редакторами. Поэтому ко многим фигурирующим в тогдашней печати фактам, цифрам и даже приводимым высказываниям верующих <в силу их тенденциозного подбора), не говоря уже о данных социологических исследований, претендующих на обобщенную картину, приходится относиться с осторожностью.
Как ни странно, это предостережение также распространяется на немногие официальные баптистские издания и заявления руководителей церкви той поры. Сегодня подробно описывают преследования Русской православной церкви. Достаточно побывать на Соловках, чтобы убедиться: никакие рассказы не способны передать всей меры проявленной бесчеловечности. Но как-то в тени остаются издевательства, которые пришлись на долю баптистских лидеров и активистов. Они, правда, не были замешаны в прямой “контрреволюционной деятельности”, в защите прежней монархии (что, впрочем, не мешало некоторым авторам приписывать им и такие акции), но за ними числились другие грехи: они были явно “буржуазного”, “иностранного” происхождения и, кроме того, в соответствии с вероучением, выступали против всякого вмешательства светской ( в данном случае — советской) власти в деятельность религиозных общин. Так что с ними особо не церемонились, и каждое слово в баптистских изданиях подвергалось безапелляционной цензуре и пристрастному редактированию. Поэтому судить, скажем, по “Братскому вестнику” о многих существенных моментах догматики, нравственной программы и повседневной деятельности евангельских христиан-баптистов можно лишь с большими оговорками.
Наконец, третий момент, может быть, наиболее существенный.
Раньше общественное мнение конструировалось так, что “сектанты” и особенно (в силу своей многочисленности) “баптисты” считались позорными пятнами на фоне морально-политического единства советского народа. Сегодня, напротив, в печати мелькает термин “атеистическое мракобесие”, а людей верующих, в том числе, естественно, баптистов и сам баптизм как вероучение, рекламируют в качестве высших образцов “духовности”. Но ломка прежних догм нового знания еще не дает. Так что остается задача достоверной оценки и существа баптизма и его места в духовной жизни России за минувшие 80 лет, — то есть проблема, которая всерьез прежде не, ставилась.
Один пример. Известно, что баптистские общины преимущественно состояли из людей социально пассивных, часто малограмотных, в них крайне высок был процент вдов, матерей-одиночек, пенсионеров и крайне низок — промышленных рабочих, служащих, работников образования. Далее баптистские проповедники обычно делали упор на простые, обыденные ценности, на изоляцию от современной культуры и т.д. Возникает вопрос: чем объясняется такая специфика, где здесь причина и где следствие, какое место религиозные общины занимали в духовной жизни общества? Нетрудно видеть, что ответы связаны с фундаментальными проблемами религиоведения, с принципиальной переоценкой роли религии в современной культуре и в советском обществе, когда нельзя полагаться на мнение ни апологетов баптизма, ни их воинствующих оппонентов.
Разумеется, я не могу претендовать на последовательную и детальную характеристику событий этого бурного периода, а тем более на исчерпывающее решение всех проблем, которые подстерегают здесь исследователя. Замысел главы в другом: заново обратиться к источникам и достоверным фактам, постараться взглянуть на них без идеологических шор, предложить интерпретации, которые по тем или иным причинам ранее в отечественной литературе отсутствовали. Тем более, что жанр "очерков" позволяет сосредоточить главное внимание на некоторых узловых, поворотных периодах внутренней истории самой баптистской церкви.
Особенно наглядно эта связь проявлялась при диктаторском режиме, который бесцеремонно вмешивался в повседневную жизнь религиозных объединений. Разумеется, между указанными периодами невозможно провести абсолютную границу: каждый из них сохранял преемственность с прежним, прямо или, напротив, в “перевернутом” виде наследуя установившиеся традиции и порядки. Причина проста. Все эти годы сохранялась твердокаменная убежденность большевистских лидеров в хронической враждебности всякой религии делу коммунистического строительства и, отсюда, программная установка на ее скорейшую (“научную”) и полную ликвидацию. Формы проведения такой стратегии менялись, а порой, под влиянием политической конъюнктуры, давление на церковь ослабевало идаже создавалось впечатление, будто власти внимательно “прислушиваются” к нуждам верующих. Проходило, однако, некоторое время — и все возвращалось на круги свои.
Читать в Google Reader
Мы подошли к заключительному отрезку истории отечественного баптизма, пожалуй, наиболее драматическому и сложному для достоверного воспроизведения. Это связано с целым рядом обстоятельств.
Во-первых, эти годы охватывают целый ряд периодов, которые существенно отличаются друг от друга: военный коммунизм, новая экономическая политика, годы сталинского деспотизма, хрущевская “оттепель”, брежневский “застой” и, наконец, “перестроечное” и пост-“перестроечное” десятилетие. которое по причине своей непредсказуемости и противоречивости само заслуживает специального монографического исследования.Все — это отрезки гражданской истории России. Но, как мы не раз убеждались, серьезные сдвиги в социально-политической сфере неизменно оказывали воздействие на религий и церковь — не только на положение и характер деятельности христианских объединений, но и на содержание, пафос религиозных проповедей, на особенности связи их содержания с массовым сознанием, на социальный состав протестантских сообществ и т.д.
Особенно наглядно эта связь проявлялась при диктаторском режиме, который бесцеремонно вмешивался в повседневную жизнь религиозных объединений. Разумеется, между указанными периодами невозможно провести абсолютную границу: каждый из них сохранял преемственность с прежним, прямо или, напротив, в “перевернутом” виде наследуя установившиеся традиции и порядки. Причина проста. Все эти годы сохранялась твердокаменная убежденность большевистских лидеров в хронической враждебности всякой религии делу коммунистического строительства и, отсюда, программная установка на ее скорейшую (“научную”) и полную ликвидацию. Формы проведения такой стратегии менялись, а порой, под влиянием политической конъюнктуры, давление на церковь ослабевало идаже создавалось впечатление, будто власти внимательно “прислушиваются” к нуждам верующих. Проходило, однако, некоторое время — и все возвращалось на круги свои.
Так было, например, в 1943 году, когда в ответ на робкие предложения православных иерархов Сталин распорядился “большевистскими темпами” провести Поместный собор, восстановить патриаршество и создать более или менее сносные условия для функционирования церкви, одновременно поставив под жесткий контроль всю ее повседневную деятельность. Подобные приступы имперского самоуправства, подкрепляемые ретивостью “компетентных” органов, каждый раз тяжело отзывались и на положении баптистских общин, часто ставя руководителей церкви в невыносимые условия.
Далее, на каждом шагу ощущается неразработанность многих ключевых моментов этой темы. Сложилось странное положение. В библиотечных каталогах рубрики “сектанты”, “баптизм” ломятся от обилия публикаций. О том, что до 40-х годов они носили явно тенденциозный характер, подробно говорилось в историографической главе. Мало что изменилось и позже, когда эти темы стали весьма “диссертабельными”. Конечно, среди авторов было немало способных исследователей и просто порядочных, совестливых людей. Но они, как правило, были лишены какой-либо серьезной религиоведческой школы, были незнакомы с уровнем зарубежных религиозно-философских работ, не знали многих “закрытых” документов и архивов. К тому же многие искренне разделяли установки “воинствующего атеизма” (в этом нет ничего странного или предосудительного), не подозревая о его мрачной политико-прагматической подоплеке. А если кто-то и пытался выйти за рамки, предписанные казенным безбожием, например высказать симпатии к евангельским нравственным предписаниям или атмосфере взаимопомощи и человеколюбия, царившей в баптистских общинах, то на стадии публикации тексты безжалостно вымарывались бдительными редакторами. Поэтому ко многим фигурирующим в тогдашней печати фактам, цифрам и даже приводимым высказываниям верующих <в силу их тенденциозного подбора), не говоря уже о данных социологических исследований, претендующих на обобщенную картину, приходится относиться с осторожностью.
Как ни странно, это предостережение также распространяется на немногие официальные баптистские издания и заявления руководителей церкви той поры. Сегодня подробно описывают преследования Русской православной церкви. Достаточно побывать на Соловках, чтобы убедиться: никакие рассказы не способны передать всей меры проявленной бесчеловечности. Но как-то в тени остаются издевательства, которые пришлись на долю баптистских лидеров и активистов. Они, правда, не были замешаны в прямой “контрреволюционной деятельности”, в защите прежней монархии (что, впрочем, не мешало некоторым авторам приписывать им и такие акции), но за ними числились другие грехи: они были явно “буржуазного”, “иностранного” происхождения и, кроме того, в соответствии с вероучением, выступали против всякого вмешательства светской ( в данном случае — советской) власти в деятельность религиозных общин. Так что с ними особо не церемонились, и каждое слово в баптистских изданиях подвергалось безапелляционной цензуре и пристрастному редактированию. Поэтому судить, скажем, по “Братскому вестнику” о многих существенных моментах догматики, нравственной программы и повседневной деятельности евангельских христиан-баптистов можно лишь с большими оговорками.
Наконец, третий момент, может быть, наиболее существенный.
Раньше общественное мнение конструировалось так, что “сектанты” и особенно (в силу своей многочисленности) “баптисты” считались позорными пятнами на фоне морально-политического единства советского народа. Сегодня, напротив, в печати мелькает термин “атеистическое мракобесие”, а людей верующих, в том числе, естественно, баптистов и сам баптизм как вероучение, рекламируют в качестве высших образцов “духовности”. Но ломка прежних догм нового знания еще не дает. Так что остается задача достоверной оценки и существа баптизма и его места в духовной жизни России за минувшие 80 лет, — то есть проблема, которая всерьез прежде не, ставилась.
Один пример. Известно, что баптистские общины преимущественно состояли из людей социально пассивных, часто малограмотных, в них крайне высок был процент вдов, матерей-одиночек, пенсионеров и крайне низок — промышленных рабочих, служащих, работников образования. Далее баптистские проповедники обычно делали упор на простые, обыденные ценности, на изоляцию от современной культуры и т.д. Возникает вопрос: чем объясняется такая специфика, где здесь причина и где следствие, какое место религиозные общины занимали в духовной жизни общества? Нетрудно видеть, что ответы связаны с фундаментальными проблемами религиоведения, с принципиальной переоценкой роли религии в современной культуре и в советском обществе, когда нельзя полагаться на мнение ни апологетов баптизма, ни их воинствующих оппонентов.
Разумеется, я не могу претендовать на последовательную и детальную характеристику событий этого бурного периода, а тем более на исчерпывающее решение всех проблем, которые подстерегают здесь исследователя. Замысел главы в другом: заново обратиться к источникам и достоверным фактам, постараться взглянуть на них без идеологических шор, предложить интерпретации, которые по тем или иным причинам ранее в отечественной литературе отсутствовали. Тем более, что жанр "очерков" позволяет сосредоточить главное внимание на некоторых узловых, поворотных периодах внутренней истории самой баптистской церкви.
Особенно наглядно эта связь проявлялась при диктаторском режиме, который бесцеремонно вмешивался в повседневную жизнь религиозных объединений. Разумеется, между указанными периодами невозможно провести абсолютную границу: каждый из них сохранял преемственность с прежним, прямо или, напротив, в “перевернутом” виде наследуя установившиеся традиции и порядки. Причина проста. Все эти годы сохранялась твердокаменная убежденность большевистских лидеров в хронической враждебности всякой религии делу коммунистического строительства и, отсюда, программная установка на ее скорейшую (“научную”) и полную ликвидацию. Формы проведения такой стратегии менялись, а порой, под влиянием политической конъюнктуры, давление на церковь ослабевало идаже создавалось впечатление, будто власти внимательно “прислушиваются” к нуждам верующих. Проходило, однако, некоторое время — и все возвращалось на круги свои.
Так было, например, в 1943 году, когда в ответ на робкие предложения православных иерархов Сталин распорядился “большевистскими темпами” провести Поместный собор, восстановить патриаршество и создать более или менее сносные условия для функционирования церкви, одновременно поставив под жесткий контроль всю ее повседневную деятельность. Подобные приступы имперского самоуправства, подкрепляемые ретивостью “компетентных” органов, каждый раз тяжело отзывались и на положении баптистских общин, часто ставя руководителей церкви в невыносимые условия.
Далее, на каждом шагу ощущается неразработанность многих ключевых моментов этой темы. Сложилось странное положение. В библиотечных каталогах рубрики “сектанты”, “баптизм” ломятся от обилия публикаций. О том, что до 40-х годов они носили явно тенденциозный характер, подробно говорилось в историографической главе. Мало что изменилось и позже, когда эти темы стали весьма “диссертабельными”. Конечно, среди авторов было немало способных исследователей и просто порядочных, совестливых людей. Но они, как правило, были лишены какой-либо серьезной религиоведческой школы, были незнакомы с уровнем зарубежных религиозно-философских работ, не знали многих “закрытых” документов и архивов. К тому же многие искренне разделяли установки “воинствующего атеизма” (в этом нет ничего странного или предосудительного), не подозревая о его мрачной политико-прагматической подоплеке. А если кто-то и пытался выйти за рамки, предписанные казенным безбожием, например высказать симпатии к евангельским нравственным предписаниям или атмосфере взаимопомощи и человеколюбия, царившей в баптистских общинах, то на стадии публикации тексты безжалостно вымарывались бдительными редакторами. Поэтому ко многим фигурирующим в тогдашней печати фактам, цифрам и даже приводимым высказываниям верующих <в силу их тенденциозного подбора), не говоря уже о данных социологических исследований, претендующих на обобщенную картину, приходится относиться с осторожностью.
Как ни странно, это предостережение также распространяется на немногие официальные баптистские издания и заявления руководителей церкви той поры. Сегодня подробно описывают преследования Русской православной церкви. Достаточно побывать на Соловках, чтобы убедиться: никакие рассказы не способны передать всей меры проявленной бесчеловечности. Но как-то в тени остаются издевательства, которые пришлись на долю баптистских лидеров и активистов. Они, правда, не были замешаны в прямой “контрреволюционной деятельности”, в защите прежней монархии (что, впрочем, не мешало некоторым авторам приписывать им и такие акции), но за ними числились другие грехи: они были явно “буржуазного”, “иностранного” происхождения и, кроме того, в соответствии с вероучением, выступали против всякого вмешательства светской ( в данном случае — советской) власти в деятельность религиозных общин. Так что с ними особо не церемонились, и каждое слово в баптистских изданиях подвергалось безапелляционной цензуре и пристрастному редактированию. Поэтому судить, скажем, по “Братскому вестнику” о многих существенных моментах догматики, нравственной программы и повседневной деятельности евангельских христиан-баптистов можно лишь с большими оговорками.
Наконец, третий момент, может быть, наиболее существенный.
Раньше общественное мнение конструировалось так, что “сектанты” и особенно (в силу своей многочисленности) “баптисты” считались позорными пятнами на фоне морально-политического единства советского народа. Сегодня, напротив, в печати мелькает термин “атеистическое мракобесие”, а людей верующих, в том числе, естественно, баптистов и сам баптизм как вероучение, рекламируют в качестве высших образцов “духовности”. Но ломка прежних догм нового знания еще не дает. Так что остается задача достоверной оценки и существа баптизма и его места в духовной жизни России за минувшие 80 лет, — то есть проблема, которая всерьез прежде не, ставилась.
Один пример. Известно, что баптистские общины преимущественно состояли из людей социально пассивных, часто малограмотных, в них крайне высок был процент вдов, матерей-одиночек, пенсионеров и крайне низок — промышленных рабочих, служащих, работников образования. Далее баптистские проповедники обычно делали упор на простые, обыденные ценности, на изоляцию от современной культуры и т.д. Возникает вопрос: чем объясняется такая специфика, где здесь причина и где следствие, какое место религиозные общины занимали в духовной жизни общества? Нетрудно видеть, что ответы связаны с фундаментальными проблемами религиоведения, с принципиальной переоценкой роли религии в современной культуре и в советском обществе, когда нельзя полагаться на мнение ни апологетов баптизма, ни их воинствующих оппонентов.
Разумеется, я не могу претендовать на последовательную и детальную характеристику событий этого бурного периода, а тем более на исчерпывающее решение всех проблем, которые подстерегают здесь исследователя. Замысел главы в другом: заново обратиться к источникам и достоверным фактам, постараться взглянуть на них без идеологических шор, предложить интерпретации, которые по тем или иным причинам ранее в отечественной литературе отсутствовали. Тем более, что жанр "очерков" позволяет сосредоточить главное внимание на некоторых узловых, поворотных периодах внутренней истории самой баптистской церкви.
Комментариев нет:
Отправить комментарий