Поиск

среда, 9 февраля 2011 г.

Иван Александрович Ильин - О смерти

(письмо первое)

Дорогой мой. Ты хотел знать, что я думаю о смерти и о бессмертии, и я готов изложить тебе мое понимание. Я не выдумал его, а выстрадал и выносил его в течение долгого ряда лет. И теперь, когда опять пришло такое время, что смерть парит надо всеми нами и каждый из нас должен готовиться к уходу из земной жизни, я вновь пересмотрел мой опыт и мое видение и расскажу тебе, к чему я пришел. В такие времена все чувствуют и предчувствуют наступление своего конца, и потому неволь­но возвращаются воображением и мыслью к проблеме смерти. При этом человек чувствует себя смущенным и подавленным, потому что он не знает, что же такое смерть на самом деле, и еще потому, что никто из нас не может примириться со своею смертью и включить ее в свою жизнь. Такие времена обычно называются «тяжкими» и «страш­ными», а в действительности это времена духовного испытания и обновления суровые, но благотворные времена Божьего посещения.

Видишь ли, у меня всегда было такое ощущение, что в смерти есть нечто благостное, прощающее и исцеляющее. И вот почему.

Стоит мне только подумать о том, что вот эта моя зем­ная особа, во всех отношениях несовершенная, наслед­ственно обремененная, вечно болезненная, в сущности не удавшаяся ни природе, ни родителям сделалась бы бессмертною, и меня охватывает подлинный ужас... Какая жалкая картина: самодовольная ограниченность, которая собирается не умирать, а заполнить собою все времена. Несовершенство, которое не подлежит ни исправлению, ни угашению...

Бесконечный «огрех», вечный недотепа... Что-то вроде фальшивого аккорда, который будет звучать всегда... Или несмываемое пятно земли и неба... Вижу эту приговоренную к иеумиранию телесную и душевную ошибку природы в виде моей особы, и думаю: а ведь законы природы будут действовать с прежней неумоли­мостью, и я буду становиться все старше и, наверное, все немощнее, все беспомощнее, страшнее и тупее и так без конца. Какая претензия и какое несчастье! После этих видений я просыпаюсь как от тяжелого сна к бла­гословенной действительности, к реально ожидающей ме­ня смерти...
Как хорошо, что она придет и поставит свою грань. Как это прекрасно, что она прекратит мою земную дисгармонию. Значит, эта мировая ошибка, носящая мое земное имя, может быть погашена или исправлена... А смерть придет, как избавительница и целительница. Милостливо укроет меня своим покровом. Даст мне прощение и отпуск. Откроет мне новые, лучшие возмож­ности. А я приму от нее свободу и, ободренный ею, начну восхождение к высшей гармонии.

И вот это ожидание и эта уверенность даруют всей моей жизни меру и форму. Слава Богу, все мое земное страстное кипение, эта бесконечная борьба с самим собою, с моими противниками и со слепым безразличием чело­веческой толпы, эта борьба, в которой я от времени до времени изнемогаю, доходя до муки и отчаяния, все это не будет длиться вечно, не заполнит все Божий вре­мена... Не вечно придется мне заживлять те раны, которые происходят от встречи моей немощи с непомерными зада­ниями жизни и мира. Придет час и «отрешит вола от плу­га на последней борозде»... (Пушкин)38. Безмерная дли­тельность отпадает, и моя жизнь получает меру срока, меру долга, меру в напряжении, меру плена и меру томле­ния. Как это благостно... Моя жизнь приобретает фор­му форму свершающегося конца. Я знаю, я твердо знаю, что придет избавление, что откроется освобождаю­щий исход и что мне надо к нему готовиться. И вот главное: мне надо постараться, чтобы мой земной конец стал не обрывом, а завершением всей моей жизни; все цели мои, все мои труды и творческие напряжения должны вести к этому завершению. Правда, я не знаю, когда и как наступит этот конец. Но и это благо, ибо это понуждает меня быть всегда готовым ко всему, к отозванию и уходу. Одно ясно: меряя человеческой ме­рой, надо признать, что срок не слишком далек и что мне нельзя терять времени. Нельзя откладывать того, что должно быть сделано. Но зато есть много такого, что надо совсем отменить, устранить с дороги. Время мое ограничено, и никто не знает, каким сроком. А когда осмотришься, то видишь, что неизмеримое, чудесное богатство мира природы, человеческого общения и культуры все эти возможности созерцания и радости, все эти поводы духовного восприятия и духовной отдачи, все эти творческие зовы и задания все это неисчерпае­мо, ответственно, претрудно и обязывающе...

Таким образом, смерть становится для меня офор­мляющим и осмысливающим началом жизни, не то призы­вом, не то советом. Как если бы старший друг, любящий и заботливый, сказал мне: «знаешь что, жизнь-то ведь ко­ротка, а прекрасным возможностям в любви, в служении, в созерцании, в созидании нет числа; не лучше ли оста­вить без внимания все пошлое, жалкое и ничтожное и выбрать себе лучшее, подлинно лучшее, на самом деле прекрасное, чтобы не утратить божественных красот мира и жизни?..»

Идея смерти как бы открывает мне глаза и вызывает во мне какой-то неутолимый голод, жажду истинного качества, волю к божественным содержания», решение выбирать и отбирать, верно, не ушибаясь и не обманы­ваясь. Я постепенно учусь различать что действительно хорошо и прекрасно перед лицом Божиим и что мне только кажется хорошим, а на самом деле лишь соблаз­няет, прельщает и разочаровывает. И проходя этот жиз­ненный искус, я все более и более убеждаюсь, что в жизни есть многое множество содержаний, занятий и ин­тересов, которыми не стоит жить или которые не стоят жизни; и, напротив, есть такие, которые раскрывают и осуществляют истинный смысл жизни. А смерть дает мне для всех этих различении и познаний верный масштаб, истинный критерий.

Мне думается, что все мы уже переживали и еще пере­живем не раз нечто подобное: когда близится смерть или когда, по крайней мере, тень смерти осеняет нас, то все содержания и ценности жизни как-то вдруг, словно сами по себе, переоцениваются. Все то, что в тусклой повсед­невности, во время безопасного прозябания казалось нам стершимся, безразличным, почти обесценившимсявдруг раскрывает свои различия, показывает свое настоя­щее качество и находит себе верное место и истинный ранг. Око смерти глядит просто и строго; и не все в жизни выдерживает ее пристального взгляда. Все, что пошло, тотчас же обнаруживает свое ничтожество, наподобие того, как листы бумаги, охваченные огнем, вдруг вспыхи­вают ярким пламенем и сейчас же чернеют, распадаются и истлевают в пепел. Так что впоследствии даже не верит­ся, что этот прах и тлен мог представляться важным и ценным. Но зато все истинно ценное, значительное и священное утверждается перед лицом смерти, победоносно выходит из огненного испытания и является в своем ис­тинном сиянии и величии. Первое изобличается и разобла­чается; второе оправдывается и подлинно освящается. И не то, чтобы мы само это производили; нет, это огненное испытание идет от смерти и осуществляется ее близким дыханием.
Бывают в человеческой жизни такие дни и минуты, ког­да человек внезапно видит смерть перед собой. Ужасные минуты. Благословенные дни. Тогда смерть, как некий Божий посол, судит нашу жизнь. И вся наша жизнь проносится перед нашим духовным взором, как на молние­носном параде. И все, что в ней было верного и благого, все, чем на самом деле стоит жить все утверждается как подлинная реальность, все возносится в сиянии; а все, что было мелко, ложно и пошло, все сокрушает­ся и посрамляется. И тогда человек проклинает всю эту ложь и пошлость и судит себя, как растратчика сил и глу­пого мота. Зато как он радуется всему верному и под­линному, и сам не понимает, как это он мог жить доселе чем-нибудь иным. Он слышит, как в глубине его души все упущенное стонет и молит о восстановлении; и сам начи­нает мечтать о том, чтобы прошлая жизнь считалась прожитою «начерно» и чтобы была дана ему возможность прожить новую жизнь уже «набело». Мгновенно родятся планы новой, чудной жизни, и тут же беззвучно произно­сятся клятвы верности ей, а к Богу восходят молитвы о да­ровании новых сроков и новых возможностей...

А когда опасность смерти проносится и вновь насту­пает тишина и спокойствие, тогда человек видит, что вся его жизнь была как бы разобрана и провеяна, и делает один из значительнейших выводов в своей жизни: не все, чем мы живем, стоит того, чтобы, мы отдавали ему свою жизнь. Только те жизненные содержания и акты полноценны, которые не боятся смерти и ее приближе­ния, которые могут оправдаться и утвердиться перед ее лицом. Все, что стоит нашего выбора и предпочте­ния, нашей любви и служения даже и в предсмертный час, все прекрасно и достойно. За что можно и должно отдать жизнь, то и надо любить, тому и надо служить. Жизнь стоит только тем, за что стоит бороться на смерть и умереть; все остальное малоценно или ничтожно. Все, что не стоит смерти, не стоит и жизни. Ибо смерть есть пробный камень, великое мерило и страшный су­дия.
Вот как я созерцаю смерть, мой дорогой друг. Смерть не только благостна, она не только выручает нас из земной юдоли и снимает с нас непомерность мирового бремени. Она не только дарует нам жизненную форму и требует от нас художественного завершения. Она есть еще некая таинственная, от Бога нам данная «мера всех вещей»39 или всех человеческих дел. Она нужна нам не только как узорешительница или как великая дверь для последне­го ухода; она нужна нам прежде всего в самой жизни и для самой жизни. Ее облачная тень дается нам не для того, чтобы лишить нас света и радости или чтобы пога­сить в нашей душе охоту жить и вкус к жизни. Напротив, смерть воспитывает в нас этот вкус к жизни, сосредото­чивая и облагораживая его; она учит нас не терять вре­мени, хотеть лучшего, выбирать изо всего одно прекрасное, жить Божественным на земле, пока еще длится наша не­долгая жизнь. Тень смерти учит нас жить светом. Дыхание смерти как бы шепчет нам: «опомнитесь, одумайтесь и живите в смертности бессмертным». Ее приближение де­лает наши слабые близорукие глаза зрячими и дально­зоркими. А ее окончательный приход освобождает нас от бремени естества и от телесной индивидуации. Позволительно ли нам проклинать ее за все это и считать ее нача­лом зла и мрака?

Я понимаю, что ее окончательность и непоправи­мость, ее таинственность и загадочность могут внушать людям трепет. Но ведь поток жизни, в котором мы все время пребываем, несет нам ежеминутно ту же непоправи­мость, ту же таинственность и непостигаемую сложность. Ведь каждый миг нашего земного пути невозвратим и, отгорая, уносится в какую-то пропасть; и эта бездна прош­лого и надвигающаяся на нас бездна будущего не менее страшны, чем миг предстоящей нам смерти. Жизнь не менее таинственна, чем смерть; только мы закрываем себе глаза на это и привыкаем не видеть.

А смерть, если ее верно увидеть и понять, есть не что иное, как особый и величественный акт личной жизни. И тому, кто ее верно увидит и постигнет, она откроется, как новый друг, береж­ный, верный и мудрый.

Комментариев нет:

Отправить комментарий

Powered By Blogger